Comments by " Антисоветчик" (@user-xg2dt3jv6l) on "Андрей Кураев - батюшка иноагент: о геях в церкви, грехах Патриарха и показной вере Путина" video.
-
3
-
3
-
2
-
2
-
Коли зашла речь о власовцах ,то вот вам -Что же, спустимся, спустимся дальше. Слишком много лесу наваляли мы, глядя на людей как на палочки. Всё равно заставит нас будущее поразмыслить о причинах.
Заиграли, запели "Пусть ярость благородная..." - и как же не зашевелиться волосам? Наш природный - запретный, осмеянный, стреляный и про'клятый патриотизм вдруг был разрешён, поощрён, даже прославлен святым - и как же было всем нам, русским, не воспрять, не объединиться
благодарно-взволнованными сердцами, и по щедрости натуры уж так и быть
простить своим самородным палачам - перед подходом палачей закордонных? А
зато потом, заглушая смутные сомнения и свою поспешную широту - тем дружней
и неистовей проклинать изменников - таких явно худших, чем мы, злопамятных
людей?
Одиннадцать веков стоит Русь, много знала врагов и много вела войн. А
- предателей много было на Руси? Толпы предателей вышли из неё? Как будто нет. Как будто и враги не обвиняли русский характер в предательстве, в
перемётничестве, в неверности. И все это было при строе, враждебном трудовому народу.
Но вот наступила самая справедливая война при самом справедливом строе
- и вдруг обнажил наш народ десятки и сотни тысяч предателей.
Откуда они? Почему?
Может быть это снова прорвалась непогасшая гражданская война? Недобитые беляки? Нет! Уже было упомянуто выше, что многие белоэмигранты (в том числе злопроклятый Деникин) приняли сторону Советской России и против Гитлера. Они имели свободу выбора - и выбрали так.5
Эти же десятки и сотни тысяч - полицаи и каратели, старосты и переводчики - все вышли из граждан советских. И молодых было средь них немало, тоже возросших после Октября.
Что же их заставило?.. Кто это такие?
А это прежде всего те, по чьим семьим и по ком самим прошлись гусеницы Двадцатых и Тридцатых годов. Кто в мутных потоках нашей канализации потерял родителей, родных, любимых. Или сам тонул и выныривал по лагерям и ссылкам, тонул и выныривал. Чья нога довольно назябла и перемялась в очередях к окошку передач. И те, кому в жестокие эти десятилетия перебили, перекромсали доступ к самому дорогому на земле - к самой земле, кстати, обещанной
великим Декретом и за которую, между прочим, пришлось кровушку пролить в
Гражданскую войну. (Другое дело - дачные майораты офицеров Советской армии, да обзаборенные подмосковные поместья: это - нам, это можно). Да еще кого-то хватали "за стрижку колосков". Да кого-то лишили права жить там, где
хочешь. Или права заниматься своим издавним и излюбленным ремеслом (мы все ремёсла громили с фанатизмом, но об этом уже забыто).
Обо всех таких у нас говорят (а сугубо - агитаторы, а трегубо - напостовцы-октябристы) с презрительной пожимкой губ: "обиженные советской
властью" "бывшие репрессированные", "бывшие кулацкие сынки", "затаившие
чёрную злобу к советской власти".
Один скажет - а другой кивает головой. Как будто что-то понятно стало. Как будто народная власть имеет право обижать своих граждан. Как будто в этом и есть исходный порок, главная язва: обиженные... затаившиеся...
И не крикнет никто: да позвольте же! да чёрт же вас раздери! да у вас бытие-то в конце концов - определяет сознание или не определяет? Или только
тогда определяет, когда вам выгодно? а когда невыгодно, так чтоб не
определяло?
2
-
При таком положении чему удивляться верней - тому ли, что приходу немцев было радо слишком много людей? Или еще слишком мало? (А приходилось
же немцам иногда и правосудие вершить - например, над доносчиками
советского времени - как расстрел дьякона Набережно-Никольской церкви в
Киеве, да не единицы случаев таких.)
А верующие? Двадцать лет кряду гнали веру и закрывали церкви. Пришли немцы - и стали церкви открывать. (Наши после немцев закрыть сразу
постеснялись.) В Ростове н/Д, например, торжество открытия церквей вызваломассовое ликование, большое стечение толп. Однако, они должны были
проклинать за это немцев, да?
В том же Ростове в первые дни войны арестовали инженера Александра Петровича М.-В., он умер в следственной камере, жена несколько месяцев тряслась, ожидая и своего ареста - и только с приходом немцев спокойно
легла спать: "Теперь-то, по крайней мере высплюсь!" Нет, она должна была
молить о возвращении своих палачей.
2
-
Буче,версия 1943 года - в мае 1943 при немцах, в Виннице в саду на Подлесной улице (который в начале 1939 горсовет обнёс высоким забором и объявил "запретной зоной Наркомата Обороны") случайно начали раскапывать совсем уже незаметные, поросшие пышной травой могилы - и нашли таких 39 массовых, глубиной 3,5
метра, размерами 3 на 4 м. В каждой могиле находили сперва слой верхней
одежды погибших, затем трупы, сложенные "валетами". Руки у всех были связаны
веревками, расстреляны были все - из малокалиберных пистолетов в затылок.
Их расстреливали, видимо, в тюрьме, а потом ночами свозили хоронить. По сохранившимся у некоторых документам опознавали тех, кто был в 1938 осуждён "на 20 лет без права переписки". Вот одна из сцен раскопки: винницкие жители пришли смотреть или опознавать своих (фото 2). Дальше - больше. В июне
стали раскапывать близ православного кладбища - у больницы Пирогова и открыли еще 42 могилы. Затем - "парк культуры и отдыха имени Горького" - и
под аттракционами, "комнатой смеха", игровыми и танцевальными площадками открыли еще 14 массовых могил. Всего в 95 могилах - 9439 трупов. Это только
в Виннице одной, где обнаружили случайно. А - в остальных городах сколько утаено? И население, посмотрев на эти трупы, должно было рваться в
партизаны?
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
Еще так у нас умеют говорить с лёгкой тенью на челе: "да, были допущены некоторые ошибки". И всегда - эта невинно-блудливая безличная форма - допущены, только неизвестно кем. Чуть ли не работягами, грузчиками да колхозниками допущены. Никто не имеет смелости сказать: партия допустила! бессменные и безответственные руководители допустили! А кем же еще, кроме имеющих власть, они могли быть "допущены"? На одного Сталина валить? - надо же и чувство юмора иметь. Сталин допустил - так вы-то где были, руководящие миллионы?
Впрочем, и ошибки эти в наших глазах разошлись как-то быстро в туманное, неясное, бесконтурное пятно и не числятся уже плодом тупости, фанатизма и зломыслия, а только в том все ошибки признаны, что коммунисты сажали коммунистов. А что 15 - 17 миллионов крестьян разорено, послано на
уничтожение, рассеяно по стране без права помнить и называть своих родителей
- так это вроде и не ошибка. А все Потоки канализации осмотренные в начале
этой книги - так тоже вроде не ошибка. А что нисколько не были готовы квойне с Гитлером, пыжились обманно, отступали позорно, лозунги меняя на
ходу, и только Иван да за Русь Святую остановили немца на Волге - так это
уже оборачивается не промахом, а едва ли не главной заслугой Сталина.
За два месяца отдали мы противнику чуть ли не треть своего населения - со всеми этими недоуничтоженными семьями, с многотысячными лагерями, разбегавшимися, когда убегал конвой, с тюрьмами Украины и Прибалтики, где еще дымились выстрелы от расстрелов Пятьдесят Восьмой.
Пока была наша сила - мы всех этих несчастных душили, травили, не принимали на работу, гнали с квартир, заставляли подыхать. Когда проявилась
наша слабость - мы тотчас же потребовали от них забыть всё причинённое им
зло, забыть родителей и детей, умерших от голода в тундре, забыть
расстрелянных, забыть разорение и нашу неблагодарность к ним, забыть допросы
и пытки НКВД, забыть голодные лагеря, - и тотчас же идти в партизаны, в
подполье и защищать Родину, не щадя живота. (Но не мы должны были
перемениться! И никто не обнадеживал их, что, вернувшись, мы будем
обращаться с ними как-нибудь иначе, чем опять травить, гнать, сажать в
тюрьму и расстреливать!)
1
-
Может быть, справедливо допустить, наконец, что если нам с вами больно, когда топчут нас и то, что мы любим, - так больно и тем, кого топчем мы? Может быть, справедливо наконец допустить, что те, кого мы уничтожаем, имеют право нас ненавидеть? Или - нет, не имеют права? Они должны умирать с благодарностью?
Мы приписываем этим полицаям и бургомистрам какую-то исконную, чуть ли не врождённую злобу - а злобу-то посеяли мы в них сами, это же наши "отходы
производства". Как это Крыленко произносил? - "в наших глазах каждое
преступление есть продукт данной социальной системы".6 Вашей системы,
товарищи! Надо своё Учение помнить!
А еще не забудем, что среди тех наших соотечественников, кто шёл на нас с мечом и держал против нас речи, были и совершенно бескорыстные, у которых имущества никакого не отнимали (у них не было ничего), и которые сами в лагерях не сидели, и даже из семьи никто, но которые давно задыхались от всей нашей системы, от презрения к отдельной судьбе; от преследования убеждений; от песенки это глумливой:
"где так вольно дышит человек";
от поклонов этих богомольных Вождю; от дёрганья этого карандаша - дай
скорей на заём подписаться! от аплодисментов, переходящих в овацию! Можем мы
допусить, что этим-то людям, нормальным, не хватало нашего смрадного
воздуха? (Обвиняли на следствии отца Федора Флорю - как смел он при румынах
рассказывать о сталинских мерзостях. Он ответил: "А что' я мог говорить о
1
-
За брошенным нам клочком тумана "культа личности" и за слоями времени, в которых мы менялись (а от слоя к слою преломление и отклонение луча), мы теперь видим и себя, и 30-е годы не на том месте и не в том виде, как на самом деле мы и они были. То обожествление Сталина и та вера во всё, без сомнения и без края, совсем не были состоянием общенародным, а только -
партии; комсомола; городской учащейся молодежи; заменителя интеллигенции
(поставленного вместо уничтоженных и рассеянных); да отчасти - городского
мещанства (рабочего класса)7, у кого не выключались репродукторы трансляции
от утреннего боя Спасской башни до полуночного Интернационала, для кого
голос Левитана стал голосом их совести. ("Отчасти" - потому что
производственные Указы "двадцать минут опоздания" да закрепление на заводах
тоже не вербовали себе защитников.) Однако, было и городское меньшинство, и
не такое уж маленькое, во всяком случае, из нескольких миллионов, кто с
отвращение выдергивал вилку радиотрансляции, как только смел; на каждой
странице каждой газеты видел только ложь, разлитую по всей полосе; и день
голосования был для этих миллионов днём страдания и унижения. Для этого
меньшинства существующая у нас диктатура не была ни пролетарской, ни
народной, ни (кто точно помнил первоначальный смысл слова) советской, а -
захватной диктатурой другого меньшинства, отнюдь не элиты духа.
1
-
Человечество почти лишено познания безэмоционального, бесчувственного. В том, что' человек разглядел как дурное, он почти не может заставить себя видеть также и хорошее. Не все сплошь было отвратно в нашей жизни, и не каждое слово в газетах была ложь - но это загнанное, затравленное и
стукачами обложенное меньшинство воспринимало жизнь страны - целиком как
отвратность, и газетные полосы - целиком как ложь. Напомним, что тогда не
было западных передач на русском языке (да и радиоприемников ничтожно мало),
что единственнную информацию житель мог получить только из наших газет и
официального радио, а именно их Броневицкие и подобные ему опробовали как
невылазную назойную ложь или трусливую утайку. И все, что писалось о
загранице, и о бесповоротной гибели западного мира в 1930-м году, и опредательстве западных социалистов, и о едином порыве всей Испании против
Франко (а в 1942 г. о предательском стремлении Неру к свободе для Индии - ведь это ослабляло союзную английскую империю) - тоже оказалось ложью. Ненавистническая осточертелая агитация по системе "кто не с нами, тот против
нас", никогда не отличала позиций Марии Спиридоновой от Николая II, Леона Блюма от Гитлера, английского парламента от германского рейхстага. И почему же фантастические по виду рассказы о книжных кострах на германских площадях и воскрешении какого-то древнего тевтонского зверства (не забудем, что о зверстве тевтонов достаточно прилыгала и царская пропаганда в мировую войну) Броневицкий должен был отличить и выделить как правду, и в германском нацизме (обруганном почти в тех же - то есть, предельных - выражениях, какранее Пуанкаре, Пилсудский и английские консерваторы) узнать четвероногое, достойное того, которое уже четверть столетия вполне реально и во плоти душило, отравляло и когтило в кровь его самого, и Архипелаг, и русский город, и русскую деревню? И всякий газетный поворот о гитлеровцах - то
дружеские встречи наших добрых часовых в гадкой Польше, и вся волна газетной симпатии к этим мужественным воинам против англо-французских банкиров, и дословные речи Гитлера на целую страницу "Правды"; то потом в единое утро (второе утро войны) взрыв заголовков, что вся Европа истошно стонет под их пятой, - только подтверждали вертлявость газетной лжи и никак не могли быубедить Броневицкого, что есть на земле палачи, сравнимые с нашими палачами, которых он-то знал истинно. И если б теперь, для убеждения, перед ним каждый день клали информационный листок Би-Би-Си, то самое бо'льшее, в чём еще можно было его убедить - что Гитлер - вторая опасность для России, но
никак, при Сталине, не первая. Однако, Би-Би-Си не клало листка; а Информбюро и в день своего рождения имело столько же кредита, сколько ТАСС; а слухи, доносимые эвакуированными, тоже были не из первых рук (не из Германии, не из-под оккупации, оттуда еще ни одного живого свидетеля); а из первых рук был только Джезказганский лагерь, да 37-й год, да голод 32-го, да раскулачивание, да разгром церквей. И с приближением немецкой армии Броневицкий (и десятки тысяч других таких же одиночек) испытывали, что подходит их час - тот единственный неповторимый час, на который ужедвадцать лет не было надежды и который единожды только и может выпасть человеку при краткости нашей жизни сравнимо с медлительными историческими передвигами - тот час, когда он (они) может заявить своё несогласие с
происшедшим, с проделанным, просвистанным, протоптанным по стране, и каким-то еще совсем неизвестным, неясным путем послужить гибнущей стране, послужить возрождению какой-то русской общественности. Да, Броневицкий все запомнил и ничего не простил. И никак не могла ему быть родною та власть, которая избила Россию, довела до колхозной нищеты, до нравственного вырождения и вот теперь до оглушающего военного поражения. И он задыхаясь смотрел на таких телят, как я, как мы, не в силах нас переуверить. Он ждал к_о_г_о_-_н_и_б_у_д_ь, кого-нибудь, только на смену сталинской власти! (Известная психологическая переполюсовка: любое другое, лишь бы не тошнотворное своё! Разве можно вообразить на свете кого-нибудь хуже наших? Кстати, область была донская - а там половина населения вот так же ждала
немцев.)
1
-
1
-
Вот таково было настроение русской деревни в начале войны - и, значит, тех запасных, кто пил последние поллитра на полустанке и в пыли плясал с родными. А к тому же навалилось еще невиданное на русской памяти поражение, и огромные деревенские пространства до обеих столиц и до Волги и многие мужицкие миллионы мгновенно выпали из-под колхозной власти, и - довольно же лгать и ретушировать историю! - оказалось, что республики хотят только независимости! деревня - только свободы от колхозов! рабочие - свободы от крепостных Указов! И если бы пришельцы не были так безнадёжно тупы и чванны, не сохраняли бы для Великогермании удобную казённую колхозную администрацию, не замыслили бы такую гнусь, как обратить Россию в колонию, - то не воротилась бы национальная идея туда, где вечно душили ей, и вряд ли пришлось бы нам праздновать двадцатипятилетие российского коммунизма. (И еще о партизанах кому-то когда-то придётся рассказать, как совсем не добрым выбором шли туда оккупированные мужики. Кто помнит великий исход населения с Северного Кавказа в январе 1943 - и кто его даст аналог из мировой истории? Чтобы население, особенно сельское, уходило бы массами с разбитым врагом, с чужеземцами, - только бы не оставаться у победивших своих, - обозы, обозы, обозы, в лютую январскую стужу с ветрами!
1
-
1
-
1
-
1
-
1