Comments by "вадим прОскурка" (@user-ui7hl6hp8k) on "Прямой"
channel.
-
...І день і ніч, і день і ніч
Ішли на схід колони, —
На схід ішли і на північ
“Куркульські” ешелони.
Десь наче репнув світ увесь,
Розверзлася Росія
І утворилась прірва десь
На кості гречкосія.
З малими дітьми на руках,
Самі голодні й босі,
Йшли матері — і їхній плач
Неначе чути й досі, —
В безмежну тундру Колими,
В бездонний край Печори
Понаселяти йшли кістьми.
Пустелі, нетра й гори.
Несли журбу старі й малі
І плач по Україні,
І грудку рідної землі
На грудях у хустині.
Ішли на схід
і на північ
По всіх шляхах і день і ніч...
Вмірали дітки по шляхах,
Де йшли ці гречкосії,
І не поховані лежать
На всіх шляхах Росії.
Лягло малесеньких кісток
По тих шляхах багато.
І н е с п і в а л и п р о д і т о к
П і с е н ь л а у р е а т и ...
1956 © Іван Багряний
202
-
164
-
103
-
99
-
92
-
77
-
64
-
52
-
46
-
39
-
36
-
36
-
35
-
35
-
31
-
27
-
27
-
26
-
25
-
25
-
24
-
23
-
22
-
22
-
18
-
18
-
М.Горький Русские Сказки:
А то – жил-был один барин, прожил он с лишком полжизни и вдруг почувствовал, что чего-то ему не хватает – очень встревожился.
Щупает себя – будто всё цело и на месте, а живот даже в излишке; посмотрит в зеркало – нос, глаза, уши и всё прочее, что полагается иметь серьезному человеку, – есть; пересчитает пальцы на руках – десять, на ногах – тоже десять, а все-таки чего-то нет!
– Что за оказия?
Спрашивает супругу;
– А как ты думаешь, Митродора, у меня всё в порядке?
Она уверенно говорит:
– Всё!
– А мне иногда кажется…
Как женщина религиозная, она советует:
– Если кажется – прочитай мысленно «Да воскреснет бог и расточатся врази его»…
Друзей исподволь пытает о том же, друзья отвечают нечленораздельно, а смотрят – подозрительно, как бы предполагая в нем нечто вполне достойное строгого осуждения.
«Что такое?» – думает барин в унынии.
Стал вспоминать прошлое – как будто всё в порядке: и социалистом был, и молодежь возмущал, а потом ото всего отрекся и давно уже собственные посевы своими же ногами усердно топчет. Вообще – жил как все, сообразно настроению времени и внушениям его.
Думал-думал и вдруг – нашел:
«Господи! Да у меня же национального лица нет!»
Бросился к зеркалу – действительно, лицо неясное, вроде слепо и без запятых напечатанной страницы перевода с иностранного языка, причем переводчик был беззаботен и малограмотен, так что совсем нельзя понять, о чем говорит эта страница: не то требует душу свободе народа в дар принести, не то утверждает необходимость полного признания государственности.
«Гм, какая, однако, путаница! – подумал барин и тотчас же решил: – Нет, с таким лицом неудобно жить…»
Начал ежедневно дорогими мылами умываться – не помогает: кожа блестит, а неясность остается. Языком стал облизывать лицо – язык у него был длинный и привешен ловко, журналистикой барин занимался – и язык не приносит ему пользы. Применил японский массаж – шишки вскочили, как после доброй драки, а определенности выражения – нет!
Мучился-мучился, всё без успеха, только весу полтора фунта потерял. И вдруг на счастье свое узнает он, что пристав его участка фон Юденфрессер весьма замечательно отличается пониманием национальных задач, – пошел к нему и говорит:
– Так и так, ваше благородие, не поможете ли в затруднении?
Приставу, конечно, лестно, что вот – образованный человек, недавно еще в нелегальностях подозревался, а ныне – доверчиво советуется, как лицо переменить. Хохочет пристав и, в радости великой, кричит:
– Да ничего же нет проще, милейший вы мой! Браллиант вы мой американский, да потритесь вы об инородца, оно сразу же и выявится, истинное-то ваше лицо…
Тут и барин обрадовался – гора с плеч! – лояльно хихикает и сам на себя удивляется:
– А я-то не догадался, а?
– Пустяки всего дела!
Расстались закадычными друзьями, сейчас же барин побежал на улицу, встал за угол и ждет, а как только увидал мимо идущего еврея, наскочил на него и давай внушать:
– Ежели ты, – говорит, – еврей, то должен быть русским, а ежели не хочешь, то…
А евреи, как известно из всех анекдотов, нация нервозная и пугливая, этот же был притом характера капризного и терпеть не мог погромов, – развернулся он да и ударь барина по левой щеке, а сам отправился к своему семейству.
Стоит барин, прислонясь к стенке, потирает щеку и думает:
«Однако выявление национального лица сопряжено с ощущениями не вполне сладостными! Но – пусть! Хотя Некрасов и плохой поэт, всё же он верно сказал:
Вдруг идет кавказец, человек – как это доказано всеми анекдотами – некультурный и пылкий, идет и орет:
– Мицхалэс саклэс мингрулэ-э…
Барин – на него:
– Нет, – говорит, – позвольте! Ежели вы грузин, то вы – тем самым – русский и должны любить не саклю мингрельца, но то, что вам прикажут, а кутузку – даже без приказания…
Оставил грузин барина в горизонтальном положении и пошел пить кахетинское, а барин лежит и соображает:
«Од-днако же? Там еще татары, армяне, башкиры, киргизы, мордва, литовцы – господи, сколько! И это – не все… Да потом еще свои, славяне…»
А тут как раз идет украинец и, конечно, поет крамольно:
– Нет, – сказал барин, поднимаясь на ноги, – вы уж будьте любезны отныне употреблять еры, ибо не употребляя оных, вы нарушаете цельность империи…
Долго он ему говорил разное, а тот всё слушал, ибо – как неопровержимо доказывается всеми сборниками малороссийских анекдотов – украинцы народ медлительный и любят дело делать не торопясь, а барин был человек весьма прилипчивый…
…Подняли барина сердобольные люди, спрашивают:
– Где живете?
– В Великой России…
Ну, они его, конечно, в участок повезли.
Везут, а он, ощупывая лицо, не без гордости, хотя и с болью, чувствует, что оно значительно уширилось, и думает:
«Кажется, приобрел…»
Представили его фон Юденфрессеру, а тот, будучи ко своим гуманен, послал за полицейским врачом, и, когда пришел врач, стали они изумленно шептаться между собою, да всё фыркают, несоответственно событию.
– Первый случай за всю практику, – шепчет врач. – Не знаю, как и понять…
«Что б это значило?» – думает барин, и спросил:
– Ну, как?
– Старое – всё стерлось, – ответил фон Юденфрессер.
– А вообще лицо – изменилось?
– Несомненно, только, знаете…
Доктор же утешительно говорит:
– Теперь у вас, милостивый государь, такое лицо, что хоть брюки на него надеть…
Таким оно и осталось на всю жизнь.
Морали тут нет.
17
-
17
-
17
-
15
-
14
-
14
-
12
-
12
-
11
-
9
-
9
-
9
-
Вход в метро с готической литерой,
Как мне нравится всё московское!
Я стою на площади Гитлера,
(Это – бывшая Маяковская)
А ко мне, как шарик от дилера
По рулетке весело пущенный
Ты бежишь от площади Шиллера
(Это – бывшая площадь Пушкина)
Мы сначала пойдём обедать,
Там где был «Пекин», в «Лузитанию»,
А потом махнём в Парк Победы
(Там, где памятник Мать-Германии)
Мы с тобой не виделись долго
Этот день для тебя – награда,
Для простой девчоночки с Волги,
Из далёкого Гиммлерграда
От вина и любви хмелея,
Мы припомним жаркие ночи
Вспомним Адлер и Шварце Зее
Зотчиштадт (ну, который Сочи)
А потом загрустит красавица:
Слышал новости? Просто мрак!
Почему-то тебе не нравится,
Что на Штаты напал Ирак,
Что в саудовском небе чистом
Самолёты в дома влетают,
Что еврейские террористы
Дискотеки опять взрывают
Объяснить я тебе попробую,
Что история – дело тонкое,
Что сейчас бы этой дорогою
Мог бы русский гулять с девчонкой,
Если бы тогда, в сорок первом
Там, где памятник мы видали,
У танкистов бы сдали нервы,
И они бы Москву не взяли!
Здесь Тверская тогда была бы,
Снег по пояс, следы салазок,
Мужики в зипунах и бабы…
Ты прошепчешь: не надо сказок! Орлуша.
9
-
9
-
Виступаєш ти чемно, порядно
І говориш розумно і складно,
І лице твоє гарне та ясне —
Заглядиться дівча не одно, —
Та мене щось відтручує власне,
І смутить, і тривожить воно.
Все здається мені, що налитий
Ти сльозами і кров'ю селян,
Що людською ти кривдою ситий,
Що твій батько — дерун і тиран,
За життя носить пекло у груді,
Заливає вином черв'яка,
Та як з світом прощатися буде,
То пекельная кара тяжка
За всі зла, за грабовання враже,
За обдерте, збідніле село
Як клеймо братобійчеє ляже
На твоє мармурове чоло.
І почуєш ти жар невгашений,
Що палитиме серце твоє,
І тривога, мов меч наострений,
Твої думи зсіче і поб'є.
В твоїй груді, мов вихор в погоду,
Дикі страсті зірвуться грізні,
І, як вихор збентежує воду,
Така тебе вони внурять в багні.
І рука твоя кривдов сплюгавиться,
Переміниться в злобу любов —
Ось чого моє серце кривавиться,
Як подумать, що буде з тобов.
І дарма, що такий ти приємний,
Що друзяка ти з діла і з мови,
Що ти людяний, тихий і чемний,
Що бажаєш і стоїш любови!
Людська кривда, котров ти годований,
На добро не виходить нікому!
Так огонь, у солому захований,
Спалить двір весь, не лиш ту солому. 1883 Іван ФРАНКО
8
-
8
-
8
-
8
-
О гражданин с душой наивной!
Боюсь, твой грозный стих судьбы не пошатнет.
Толпа угрюмая, на голос твой призывный
Не откликаяся, идет,
Хоть прокляни — не обернется...
И верь, усталая, в досужий час скорей
Любовной песенке сердечно отзовется,
Чем музе ропщущей твоей.
Хоть плачь — у ней своя задача:
Толпа-работница считает каждый грош;
Дай руки ей свои, дай голову,— но плача
По ней, ты к ней не подойдешь.
Тупая, сильная, не вникнет
В слова, которыми ты любишь поражать,
И к поэтическим страданьям не привыкнет,
Привыкнув иначе страдать.
Оставь напрасные воззванья!
Не хныкай! Голос твой пусть льется из груди,
Как льется музыка,— в цветы ряди страданья,
Любовью — к правде нас веди!
Нет правды без любви к природе,
Любви к природе нет без чувства красоты,
К познанью нет пути нам без пути к свободе,
Труда — без творческой мечты...
1892 Яков Полонский
8
-
8
-
7
-
7
-
Вход в метро с готической литерой,
Как мне нравится всё московское!
Я стою на площади Гитлера,
(Это – бывшая Маяковская)
А ко мне, как шарик от дилера
По рулетке весело пущенный
Ты бежишь от площади Шиллера
(Это – бывшая площадь Пушкина)
Мы сначала пойдём обедать,
Там где был «Пекин», в «Лузитанию»,
А потом махнём в Парк Победы
(Там, где памятник Мать-Германии)
Мы с тобой не виделись долго
Этот день для тебя – награда,
Для простой девчоночки с Волги,
Из далёкого Гиммлерграда
От вина и любви хмелея,
Мы припомним жаркие ночи
Вспомним Адлер и Шварце Зее
Зотчиштадт (ну, который Сочи)
А потом загрустит красавица:
Слышал новости? Просто мрак!
Почему-то тебе не нравится,
Что на Штаты напал Ирак,
Что в саудовском небе чистом
Самолёты в дома влетают,
Что еврейские террористы
Дискотеки опять взрывают
Объяснить я тебе попробую,
Что история – дело тонкое,
Что сейчас бы этой дорогою
Мог бы русский гулять с девчонкой,
Если бы тогда, в сорок первом
Там, где памятник мы видали,
У танкистов бы сдали нервы,
И они бы Москву не взяли!
Здесь Тверская тогда была бы,
Снег по пояс, следы салазок,
Мужики в зипунах и бабы…
Ты прошепчешь: не надо сказок!
Орлуша.
7
-
6
-
6
-
Умирає, гасне Київ,
Сонце нашої землі,
Не пливуть уже до його
Ні човни, ні кораблі.
Не пливуть Дніпром у море
І товарів не везуть:
Люди половців бояться, —
Ограбують ще й уб’ють.
Не кипить вже вир торговий,
Не лунають голоси,
І кияни подаються
В дикі пущі і ліси.
І князі в невпинних сварах
Підупали, знемоглись,
І стежки до їх скарбниці
Не чорніють, як колись.
А із півночі, із сходу
Йдуть нові все вороги…
Умирає, гасне Київ…
Тихо, пусто навкруги.
1908 Олександр ОЛЕСЬ Половці зелені
6
-
6
-
Жил да был мужик Иван
- козу имел он и баян,
содержал и скот домашний
- двадцать вшей и таракан.
Пару ношенных портов
семь с половиною зубов,
да бутылку простокваши,
чтоб с похмелюги был здоров.
Эти самые порты
заносил до черноты
- срал в них пару раз по пьянке,
не успев найти кусты.
А поскольку наш амбал
сроду в бане не бывал,
то смердел истошно Ванька
- слышно было за квартал!
Как-то в солнечный денёк
стеклотару он волок
- сдать приёмщику "пушнину"
чтоб опохмелиться чуток.
Видит - ни хрена себе!
- в пинжаке и канотье
представительный мужчина
идёт навстречу по шоссе.
Но буржуйской шляпы злей
штаны, что облака белей!
Вот же ж экая скотина
- чай у нас не юбилей?!
Мы тут в грязи и говне,
так сказать - живём на дне,
а этот злыдень ходит чинно
в своих белых галифе!
Так он Ваньку разозлил,
что тот чинарик проглотил,
- Отомщу! - решил Ванятка.
- Покажу ужо, дебил!
Рядом с ним продолжил путь,
норовя поближе льнуть
- чтоб от ванькиного смрада
гаду век не продохнуть!
Он и рядышком пройдёт,
и сзади суку обойдёт,
и подышит перегаром,
и, приблизившись, бзданёт.
Тот в ответ лопочет: - Сэр!
Айм приехал в СССР,
айм турист американо,
"золотой кольцо" смотрель!
А зовусь я - Дональд Кук.
Ви мне внушаете испуг,
сожалею - ай эм сорри,
но ви пахнете, мой друг!
Я даже не предполагаль,
чтобы кто-то так воняль
и при этом был не мёртвый,
а вполне живой нахал!
- Ну а Ванька только рад
- пуще вони подпускат,
из портов какашки тащит
- мажет ворогу на зад.
На штаны и на пинжак
намазал гадине каках
- дескать - знай, паскуда, наших!
Мы в России тока так!
Тот, как это увидал,
- стрекача от Ваньки дал.
- что-то около рекорда
стометровку пробежал.
Так обычный гражданин
патриотизм свой проявил
- показал буржуйской морде
свой великорусский пыл!
Вот каков российский дух!
- Пиндостанских нежных шлюх
от него в дугу корёжит
и вселяет в них испуг!
Только суньтесь в гости к нам
- мы говном, да по мордам
хорошенечко повозим
нашей Родины врагам!Б.Тюменцев
6
-
6
-
6
-
5
-
5
-
5
-
5
-
5
-
5
-
4
-
4
-
4
-
4
-
4
-
4
-
4
-
4
-
4
-
4
-
4
-
4
-
4
-
3
-
3
-
3
-
3
-
3
-
3
-
3
-
И было так: четыре года
В грязи, в крови, в огне пальбы
Рабы сражались за свободу,
Не зная, что они - рабы.
А впрочем - зная. Вой снарядов
И взрывы бомб не так страшны,
Как меткий взгляд заградотрядов,
В тебя упертый со спины.
И было ведомо солдатам,
Из дома вырванным войной,
Что города берутся - к датам.
А потому - любой ценой.
Не пасовал пред вражьим станом,
Но опускал покорно взор
Пред особистом-капитаном
Отважный боевой майор.
И генералам, осужденным
В конце тридцатых без вины,
А после вдруг освобожденным
Хозяином для нужд войны,
Не знать, конечно, было б странно,
Имея даже штат и штаб,
Что раб, по прихоти тирана
Возвышенный - все тот же раб.
Так значит, ведали. И все же,
Себя и прочих не щадя,
Сражались, лезли вон из кожи,
Спасая задницу вождя.
Снося бездарность поражений,
Где миллионы гибли зря,
А вышедшим из окружений
Светил расстрел иль лагеря,
Безропотно терпя такое,
Чего б терпеть не стали псы,
Чтоб вождь рябой с сухой рукою
Лукаво щерился в усы.
Зачем, зачем, чего же ради -
Чтоб говорить бояться вслух?
Чтоб в полумертвом Ленинграде
От ожиренья Жданов пух?
Чтоб в нищих селах, все отдавших,
Впрягались женщины в ярмо?
Чтоб детям без вести пропавших
Носить предателей клеймо?
Ах, если б это было просто -
В той бойне выбрать верный флаг!
Но нет, идеи Холокоста
Ничуть не лучше, чем ГУЛАГ.
У тех - все то же было рабство,
А не пропагандистский рай.
Свобода, равенство и братство...
Свободный труд. Arbeit macht frei.
И неизменны возраженья,
Что, дескать, основная часть
Из воевавших шла в сраженья
Не за советскую-де власть,
Мол, защищали не колхозы
И кровопийцу-подлеца,
А дом, семью и три березы,
Посаженных рукой отца...
Но отчего же половодьем
Вослед победе в той войне
Война со сталинским отродьем
Не прокатилась по стране?
Садили в небеса патроны,
Бурлил ликующий поток,
Но вскоре - новые вагоны
Везли их дальше на восток.
И те, кого вела отвага,
Кто встал стеною у Москвы -
За проволоками ГУЛАГа
Поднять не смели головы.
Победа... Сделал дело - в стойло!
Свобода... Северная даль.
Сорокаградусное пойло,
Из меди крашеной медаль.
Когда б и впрямь они парадом
Освободителей прошли,
То в грязь со свастиками рядом
И звезды б красные легли.
Пусть обуха не сломишь плетью,
Однако армия - не плеть!
Тому назад уж полстолетья
Режим кровавый мог истлеть.
И все ж пришел конец запретам,
Но, те же лозунги крича,
Плетется дряхлый раб с портретом
Того же горца-усача.
Он страшно недоволен строем,
Трехцветным флагом и гербом...
Раб тоже может быть героем,
Но все ж останется рабом.
И что ж мы празднуем в угоду
Им всем девятого числа?
Тот выиграл, кто обрел свободу.
Ну что же, Дойчланд - обрела.
А нас свобода только дразнит,
А мы - столетьями в плену...
На нашей улице - не праздник.
Мы проиграли ту войну.
9 мая 2002.Ю. Нестеренко.
3
-
3
-
3
-
3
-
3
-
3
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
Можна вірить другові чи милій,
Марить на яву чи уві сні,
Білизну червневих ніжних лілій
Заплітать букетами в пісні.
Можна жить, а можна існувати,
Можна думать - можна повторять.
Та не можуть душу зігрівати,
Ті, що не палають, не горять.
Люди всі по-своєму уперті:
Народившись омирає кожна,
А живуть століття після смерті
Ті, що роблять те, чого не можна. 18.I.1957 Василь СИМОНЕНКО (вбитий міліціянтами у 1963му.).
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
Приблизительно:Устремляя наши очи
На бледнеющий восток,
Дети скорби, дети ночи,
Ждем, придет ли наш пророк.
Мы неведомое чуем,
И, с надеждою в сердцах,
Умирая, мы тоскуем
О несозданных мирах.
Дерзновенны наши речи,
Но на смерть осуждены
Слишком ранние предтечи
Слишком медленной весны.
Погребенных воскресенье
И, среди глубокой тьмы,
Петуха ночное пенье,
Холод утра – это мы.
Наши гимны – наши стоны;
Мы для новой красоты
Нарушаем все законы,
Преступаем все черты.
Мы – соблазн неутоленных,
Мы – посмешище людей,
Искра в пепле оскорбленных
И потухших алтарей.
Мы – над бездною ступени,
Дети мрака, солнца ждем,
Свет увидим и, как тени,
Мы в лучах его умрем. 1894 Дмитрий Мережковский. user-gv5tz8zy9u
2
-
2
-
2
-
Сначала били самых родовитых,
Потом стреляли самых работящих,
Потом ряды бессмысленно убитых
Росли из тысяч самых немолчащих.
Среди последних — всё интеллигенты,
Радетели достоинства и чести,
Негодные в работе инструменты
Для механизма поголовной лести.
В подручных поощряя бесталанность,
Выискивала власть себе подобных.
В средневековье шла тоталитарность,
Создав себе империю удобных,
Послушных, незаметных, молчаливых,
Готовых почитать вождём бездарность,
Изображать воистину счастливых,
По праву заслуживших легендарность...
Держава, обессиленная в пытках,
Ещё не знала о потерях сущих,
Не знала, что КОЛИЧЕСТВО убитых
Откликнется ей КАЧЕСТВОМ живущих.
Игорь Кохановский. «Закон диалектики»
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
Сладкий храп и слюнищи возжею с губы,
В нем столько похабства!
Кто сказал, будто мы не р.а.б.ы?
Да у нас еще столько этого р.а.б.с.т.в.а…
Чем не хвастались мы?
Даже грядущей килой,
Ничего, что в истории ру с с кой гнилой,
Бесконечные рюхи, сплошные провалы.
А на нас посмотри:
На весь свет самохвалы,
Чудо-богатыри.
Похвальба пустозвонная,
Есть черта наша ру с с кая — исконная,
Мы рубили сплеча,
Мы на все называлися.
Мы хватались за все сгоряча,
Сгоряча надрывалися,
И кряхтели потом на печи: нас — «не учи!»,
Мы сами с усами!..
Страна неоглядно великая,
Разоренная р.а.б.с.к.и-ленивая, дикая,
В хвосте у культурных Америк, Европ, Гроб.
Р.а.б.с.к.и.й труд — и грабительское дармоедство,
Лень была для народа защитное средство,
Лень с нищетой, нищета с мотовством,
Мотовство с хватовством.
Неуменье держать соседства… Д.Бедный 1930
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1
-
1