Comments by "вадим прОскурка" (@user-ui7hl6hp8k) on "RTVI Новости" channel.

  1. 284
  2. 208
  3. 160
  4. 131
  5. 125
  6. Похоже, ребята, нас власти хотят Воспитывать как несмышлёных котят. Вчера на проспекте Создателя Бомбы Нам не выбивали дубинкам пломбы, Нас конные не разгоняли казаки, Никто никого не тащил в автозаки, На лицах улыбки цвели как цветы, Вдоль стеночек жались милашки-менты, Один из них даже успел рассказать, Что выдан приказ никого не вязать, Не атаковать демонстрантов колонны, Ведь митинг законный, протест разрешённый. Я – был. Прикоснулся к свободы глотку И понял, что нас приучают к лотку. Как будто бы власть мне сказала: «Сыночек, Ты можешь пописать, но только в лоточек! Из мисочки кушай, но есть уговор Диваны не драть и не срать на ковёр! Его нарушая, запомни одно: Мы ткнём тебя мордой в твоё же говно! Ты можешь мяукать и нрав проявлять Лишь там, где тебе разрешили гулять, Но если ведут тебя глупые лапки На Старую площадь, где Папины тапки, То в тапки нассать мы тебе не позволим И палкой тебя по башке отпердолим!» «Пусть мелко дрожит каждый кот-изувер, – вскричал Полиграф Полиграфович (мэр), А после добавил: – Вы что, позабыли, Как мы вас, мерзавцев, душили-душили? Короткая память? Котятки-лошки, Что пел вам Высоцкий? Нельзя за флажки! Кто за ограждение сунется лапкой, Получит по мордочке ссаною тряпкой, А глупеньких, тех, кто продолжит тупить, Мы можем и вовсе в ведре утопить. Пушистые, милые были? И – ладно! Зато остальным будет впредь неповадно». Такой вот, дружочки, стишок о протесте В одном хорошо огороженном месте… Котята, давай промяукаем им: — Мы – кошки, и будем гулять где хотим! И пусть к нам относятся как-то иначе Те, кто нас херачит за корм свой собачий. Мы – кошки! Мы только свободою дышим! Для нас нет преград, по деревьям и крышам, По улочкам, по переулкам косым Придём к вам и в папины тапки нассым! Пусть Пресня, Ходынка, Сокольники, ЦАО Дрожат, услыхав наше дружное «Мяу!» Пусть власти узнают, что мы – не скоты, А гордые, смелые супер-коты, Что нам ненавистен ворюги чертог И нахрен не сдался ваш ссаный лоток! ОРЛУША.
    90
  7. 87
  8. 76
  9. 71
  10. 69
  11. 66
  12. 65
  13. 62
  14. 55
  15. 51
  16. ...И вот пред нами на трибуне "плешивый щёголь, враг труда", но вянут наши уши втуне от бесконечных "бла-бла-бла". Но чу! Среди словес порожних и рассуждений ни о чём, он поминает осторожно что мы войну сейчас ведём. И мы немедля понимаем, что коронованный болван, самодержавие охраняя, затеял "нью-афганистан". Война затянется надолго, ведь массы нужно отвлекать от цен на магазинных полках и усыхающих зарплат. Прорывом ясного сознания зачтём ему поток угроз оставить нас без пропитания а наших девушек без роз. При этом отомстить желает он иностранцам а не нам, а то, что граждане страдают, гэбистской крысе по ... до лампочки ему, короче. Потом сказал о капитале, что утекает за рубеж, а значит план его провален - нет на амнистию надежд. Потом понёс пургу и ересь про материнский капитал, про прокуроров и судейских, и тут мы поняли - финал. А за окном к царю взывали всея России шофера, и потихоньку понимали что он их посылает "на".Б.Тюменцев
    49
  17. 48
  18. 48
  19. 47
  20. 47
  21. 41
  22. 40
  23. 39
  24. 37
  25. Поезд несется. Пригорки мелькают. Дальние елки вперед забегают, Ближние быстро назад отстают. Мчатся, вертятся поля и равнины, Снова минувшего детства картины В памяти, словно живые, встают. Сцены забытые счастья былого! Только лишь вон из-под крова родного Тотчас я в поле гулять убегал. Там под, высокой ветвистой рябиной, Что поднималась одна над равниной, Целыми днями порой я мечтал! Видел тогда я далекие страны, Греет там солнце простор океана, Искрится, блещет, сверкает волна, И, облита золотыми лучами, В берег песчаный, шумя тростниками, Бьется и плещет, ласкаясь, она! Там, под защитой безбрежного моря, В знойной тиши, без заботы и горя, Вольные дети природы живут. Горькая дума их сердце не гложет, Мысль о грядущем их ум не тревожит, Сил их не губит томительный труд. О, как хотелось мне в край тот укрыться, Вольной душою с природою слиться, Жить без конца в этой чудной дали! Детские годы прошли. Начал мне грезиться облик неясный Чьей-то души бесконечно прекрасной, - Как мне хотелось ее повстречать! К счастью ее все преграды развеять, Жизненный путь ей цветами усеять, Всё дорогое ей в жизни отдать! С ней я в мечтах ничего не боялся! В глубь Ниагары за нею бросался, В высь облаков для нее улетал... Ко заслонили житейские грозы Юности ясной счастливые грезы, Новый, неведомый мир я узнал! Стали являться иные картины. В юном уме поднялись исполины Мысли свободной, великой любви. Медленно шли на страданья и муки Светочи братства, герои науки В светлых венцах, обагренных в крови. Властно и громко средь жизни кипучей Начал мне слышаться голос могучий, Звавший защитником редины встать, Броситься в мир бескорыстный к чудный, Выйти на подвиг великий и трудный, Счастье и жизнь за свободу отдать! Видел я зданий высоких громады, В улицах дымных огонь, баррикады... Сзади народ и войска впереди... И всё сильней в эти юные годы К гордой республике вечной свободы Пылкое сердце рвалося в груди! Мчатся вагоны. Пригорки мелькают, Дальние елки вперед забегают, Ближние быстро из виду ушли! Мигом мосток и река пролетели, С грохотом поезд помчался в тоннели... Чудные грезы исчезли вдали! <1910> Николай Морозов
    37
  26. 36
  27. 35
  28. 35
  29. 34
  30. 33
  31. 32
  32. 32
  33. 32
  34. 31
  35. 30
  36. 30
  37. Над гуляющей равниной человеческого моря, встав на автозак ногами, гордо реет дури вестник, в мегафон её вещая. Он, назвав зачем-то граждан «уважаемыми» в шутку, разойтись их громко просит, якобы они мешают граждан остальных проходу. И при этом «остальные» граждане одеты странно: в одинаковых скафандрах, а ебальники их скрыты чёрным пластиком от взгляда. Дури вестник разошёлся! Силу гнева, страх и ярость и угрозу всех мудохать в каждом крике слышат люди, что гуляют по бульварам. Но куда же им деваться, если «остальные» в чёрном, к небу палки воздевая, тоже вышли на прогулку, и гуляют дружно строем? Люди стонут, люди плачут, им, людишкам, недоступно наслажденье битвой жизни и ударом чёрной палкой. Автозаки их пугают. Нацпредатель робко прячет тело жирное в кафешке, заказав себе ристретто на подачку от Госдепа, что за митинг получил он. В это время дури вестник объясняет в Избиркоме, что листами подписными можно только подтереться, что подделывали люди подписи свои же сами! Самый главный дури вестник, властелин бордюрной плитки, всем с экрана объясняет, что готов спасти столицу он от массы беспорядков, и опять за плитку взяться. «Беспорядочная масса», это слыша, – веселится, ведь она-то – безоружна, это значит, беспорядки не она повсюду множит, а команда «космонавтов». Точно огненные змеи множатся посты в фейсбуке, синим пламенем пылают аргументы прессы властной и каналов федеральных, в лужу пукающих громко. Завтра снова грянет буря! И напрасно дури вестник в мегафон расскажет людям, будто палкой их херачит их же сын, одетый в форму. Этот глупый дури вестник одного не понимает: знают все источник дури, что слетает со слюною в мегафон его казённый вместе с глупыми словами. Буря! Скоро грянет Буря! Против Гнуса, Хмури, Дури выйдут снова на прогулку все, кто встал за выбор честный. Их, поверьте, будет много. Сдохни, злобный Дуривестник! ОРЛУША.
    30
  38. 28
  39. Танки идут по Праге в затканой крови рассвета. Танки идут по правде, которая не газета. Танки идут по соблазнам жить не во власти штампов. Танки идут по солдатам, сидящим внутри этих танков. Боже мой, как это гнусно! Боже - какое паденье! Танки по Ян Гусу. Пушкину и Петефи. Страх - это хамства основа. Охотнорядские хари, вы - это помесь Ноздрева и человека в футляре. Совесть и честь вы попрали. Чудищем едет брюхастым в танках-футлярах по Праге страх, бронированный хамством. Что разбираться в мотивах моторизованной плетки? Чуешь, наивный Манилов, хватку Ноздрева на глотке? Танки идут по склепам, по тем, что еще не родились. Четки чиновничьих скрепок в гусеницы превратились. Разве я враг России? Разве я не счастливым в танки другие, родные, тыкался носом сопливым? Чем же мне жить, как прежде, если, как будто рубанки, танки идут по надежде, что это - родные танки? Прежде, чем я подохну, как - мне не важно - прозван, я обращаюсь к потомку только с единственной просьбой. Пусть надо мной - без рыданий - просто напишут, по правде: "Русский писатель. Раздавлен русскими танками в Праге". 23 августа 1968Евгений Евтушенко ТАНКИ ИДУТ ПО ПРАГЕ
    28
  40. 28
  41. 27
  42. Танки идут по Праге в затканой крови рассвета. Танки идут по правде, которая не газета. Танки идут по соблазнам жить не во власти штампов. Танки идут по солдатам, сидящим внутри этих танков. Боже мой, как это гнусно! Боже - какое паденье! Танки по Ян Гусу. Пушкину и Петефи. Страх - это хамства основа. Охотнорядские хари, вы - это помесь Ноздрева и человека в футляре. Совесть и честь вы попрали. Чудищем едет брюхастым в танках-футлярах по Праге страх, бронированный хамством. Что разбираться в мотивах моторизованной плетки? Чуешь, наивный Манилов, хватку Ноздрева на глотке? Танки идут по склепам, по тем, что еще не родились. Четки чиновничьих скрепок в гусеницы превратились. Разве я враг России? Разве я не счастливым в танки другие, родные, тыкался носом сопливым? Чем же мне жить, как прежде, если, как будто рубанки, танки идут по надежде, что это - родные танки? Прежде, чем я подохну, как - мне не важно - прозван, я обращаюсь к потомку только с единственной просьбой. Пусть надо мной - без рыданий - просто напишут, по правде: "Русский писатель. Раздавлен русскими танками в Праге". 23 августа 1968Евгений Евтушенко ТАНКИ ИДУТ ПО ПРАГЕ (Шевченко - мразь академика Рамзана.).
    27
  43. 26
  44. 25
  45. 25
  46. 25
  47. 24
  48. Сгинь, Империя, в этой бездне, Погремушкой бренча степной, Вместе с плеткой и пьяной песней, И изломанною душой! Вместе с «красным» и «белым» флагом, С литургией покорных спин… Встрепени же во мне варяга, Ящер, Севера Властелин! Мы позорные клейма смыли. Мы в себе истребили гнусь. Сгинь, Россия, во чреве Змия! Мы тебе отомстим за Русь! Ты гнобила нас по острогам, Ты снега истоптала в грязь, Ты вливала узор Востока В скандинавскую нашу вязь! Мы – ушкуйники-сумасброды. Мы историю пишем вновь. Порождает разряд свободы В нас воскресшая чудо-кровь! Помним шелесты кельтской чащи И тибетскую высоту… Это сказочный дядя Ящер В нас вздымается по хребту! Помним моря седого хлопы В борт мурманского корабля… Мы – свободная Русь, Европа, Начинаем отчет с нуля! Снова – дня вечевого возглас, Меч ухватистый, да ушкуй! Русский – значит Европа, вольность, Воля, Север, стоячий хуй! Так гуляй же, Дракон, пожаром В нас, громоздкие плавя льды! Посвящаем тебе дракары – Так зовут на Руси ладьи! Мелко зыбится мирозданье, В коем ты пробиваешь брешь… Посвящаем тебе Восстанье, Посвящаем тебе Мятеж! 2007Алексей Широпаев.
    24
  49. 24
  50. 24